Первый снег. Глава 1
Глава 1
Маленький фольен
Обифримол бежал через лес так, как могут бегать только фольены – бесшумно, проворно и с пружинистой лёгкостью, словно сущая лисица. В наползающих чернилах сумерек лес казался непроходимым, молчаливым и совсем не дружелюбным, однако Обифримол не замечал, как выглядел лес. Он видел лишь густые заросли черники под ногами, кусты орешника и лазейки, в которые он мог метнуться, чтобы запутать свой след или же скрыться из глаз мчащейся за ним стаи волков. Он не помнил, сколько конкретно их было, точно больше трёх. Они бежали быстро, длинноногие, выносливые и мощные, со страшными челюстями и горящими от жажды крови глазами.
Их носы то упирались в землю в поисках следа, то устремлялись по ветру, чуя запах добычи и страха. Однако, Обифримол был мастером в навигации леса и даже находясь в состоянии полнейшей паники, он интуитивно знал, как именно ему следует бежать. Волки не станут преследовать его на равнине, по крайней мере эти волки. Они не любят открытых пространств шире лесных полян и скрываются в густой темноте таёжных лесов, а потому Обифримол держал путь к равнине. Он не был на равнине вот уже два года. Он не знал даже толком как далеко она находится. Он знал одно – равнина близко и расположена в направлении юга. Оставалось лишь беззвучно лететь по лесу пружинистыми скачками, надеясь, что в его маленьких крепких лапках достаточно силы, чтобы донести его до опушки леса до того, как волчьи челюсти сомкнутся на его шее.
Времени оставалось не много. Солнце почти село, по небу тянулись золотые полосы размётанных ветром облаков. Было тихо, так тихо, словно заснуло всё живое, даже птицы, даже воздух. Тишины Обифримол, однако, слышать не мог. В ушах его стучала кровь, а в разуме носились лишь бешенные мысли о спасении собственной жизни. Внезапно грохот его обезумевшей головы был опрокинут и остановлен новым обстоятельством, появившемся в его мире. Дым. В воздухе был запах дыма. Дым бывал при пожаре и возле костра… Но никто кроме Обифримола в лесу не разжигал костров. Он не видел других разумных существ вот уже два года, два года он не чуял чужого огня, два года единственным иным источником дыма был лесной пожар, но этот дым был не пожарным дымом… Это был вкусный дым.
Обифримол повернул и, несмотря на инстинктивный страх, предостерегающий его от возможной опасности костра, бросился бежать в направлении дыма. Совершенно неожиданно лес прекратился. Обифримол прыгнул и ноги его коснулись высокого ковыля, колоски-крылышки ударили его по мордочке, и он оступился, покачнулся и кубарем покатился через траву по пологому склону опушки. В ужасе он приземлился на все четыре лапы, поднял голову и оглянулся, ожидая увидеть прямо позади себя клыки, но клыков не последовало. Несколько мгновений стояла тишина, потом затрещали ветки, и Обифримол заметил ушастые волчьи головы и горящие яростью глаза. Он сжался в комочек, в безумной надежде ожидая, что трава утаит его от зорких глаз. Однако, волки чуть замешкались на опушке, и первый из них ступил в ковыль нерешительно, но быстро.
В тот же миг произошло что-то невероятное. Что-то мелькнуло в воздухе, посыпались искры и над миром взвился дикий волчий вой и визг. Они бросились кто куда, только замелькали хвосты. Вторая головешка приземлилась посреди деревьев прямо в гущу их своры, и остервенело-испуганный вой зазвучал ещё громче. Но волки были уже отпугнуты, выходить на равнину им расхотелось, они снова углубились в лес, постояли немного у опушки, глазея на свою упущенную добычу, а потом вовсе исчезли. Обифримол, задыхаясь, неподвижно лежал всё это время в траве. Ему казалось, что все его мышцы совершенно задеревенели после долгого бега и резкой остановки. Он лежал, свернувшись в тугой комочек, и испуганно смотрел сквозь заросли на опушку леса. Волков больше не было. Но откуда взялись тогда головешки?..
— Каири ин, паллил? – зазвучал прямо над головой Обифримола мелодичный, чистый, но глубокий голос. Совершенно изумлённый и смертельно перепуганный, Обифримол поднял голову и уставился вверх огромными от страха, синими, словно чистое небо, глазами. Над ним нависала фигура, такая высокая, что казалось, она занимала половину небосвода. Тёмная на фоне догорающего заката, фигура эта не шевелилась. Обифримол видел вытянутое, овальное лицо с красивым длинным носом и большими, словно на старой фреске, льдистыми глазами. Светлые как тёплый речной песок, волосы, слегка прихваченные на затылке и спадавшие ровными прямыми локонами до лопаток хозяина, немного покачивались на неприметном равнинном ветру.
— Фольен? – спросило существо всё тем же мелодично-низким голосом и перешло на всеобщий язык. – Кто ты такой, парень?
Обифримол смотрел на него глазами пойманного животного. Как ему хотелось говорить! Говорить с ним, с этим странным огромным существом, рассказать всё, что случилось с ним, почувствовать, что он не один в мире. Однако, слова не приходили ему на ум. Они вертелись, кружились и не ложились в предложения.
— Как тебя зовут? – спросило существо. Внезапно Обифримол испугался его. А что если он так же опасен как волки, так же жесток, что, если он вдруг сейчас изменится, раскроет пасть и загрызёт его прямо на месте…
— Да не бойся ты так, я не кусаюсь, — вдруг произнесло существо, словно прочитав его мысли. – Не надо такие глаза делать. Пойдём, парень, к костру, я тебе чаю налью, и ты всё расскажешь.
Расскажешь, чай, костёр, слова смешались в одном чувстве приятного приглашения и признания. Его пригласили к костру, предложили заговорить….
— Пойдём, — существо наклонилось над ним, огромное и могучее, и лишь лёгкая улыбка на плоских губах и прищур голубых глаз не заставили Обифримола вскочить и броситься наутёк.
Однако, сообразив, что он желает подняться и последовать за этим странным незнакомцем, мальчик понял, что всё его тело налито непонятной, утомительной тяжестью. Бег без передышки, бег для спасения жизни вытянул из него все его силы, и теперь каждая мышца желала об этом сообщить путём своего неповиновения.
— Позволишь тебя потрогать? – осведомилось существо, наклоняясь ниже и протягивая к Обифримолу узкую длиннопалую руку в рукаве льняной рубашки, перетянутом кожаным наручем. Он понимал, что ему говорят, понимал, что смертельно боится прикосновений. К нему никто не прикасался вот уже несколько лет, кроме как с желанием убить его. Убежать, правда, Обифримол не мог. Он только плотно прижался к холодной влажной земле и зажмурился. Большая рука успокаивающе, бережно легла на его спину, покрытую коротенькой, растрёпанной шерстью и, ласково погладив его, скользнула вниз, под мышку. Внезапно вторая прохладная ладонь появилась из ниоткуда и подхватила Обифримола под руку с другой стороны, потом они обе потянули вместе, и фольен ощутил, как отрывается от земли и повисает высоко в воздухе, сжатый огромными сильными руками.
Его перехватили бережнее и куда-то понесли. От рубашки существа пахло лошадью, волглой шерстью, костровым дымом и корицей. Обифримол всё жмурил глаза, жмурил до тех пор, пока его не завернули во что-то тёплое и не положили на землю. Тогда он отважился оглядеться вокруг. Перед ним полыхало пламя. В первый миг он страшно испугался и снова хотел броситься бежать, но потом понял, что это лишь костёр, и от котелка над ним божественно пахло супом с колбасками. Обифримол оглянулся и увидел, как его огромный спаситель опустился на землю подле него и скрестил свои длиннющие ноги в высоких сапогах, от которых несло воском и свежей кожей.
— Я Нерольн, — представилось существо, снова протянув к Обифримолу руку.
«Эльф!» — мелькнуло в голове мальчика, и он как завороженный уставился в длинное, озарённое костром и светлым небом лицо Нерольна. Поняв, что ничего от Обифримола не добиться таким образом, эльф опустил руку и достал из своего рюкзака большую жестяную кружку, покрытую обколовшейся синей эмалью. Он снова вытянул руку и взял стоявший подле костра чайник с такой же обколотой эмалью и налил полную кружку душистого чая.
Запах мяты затмил все остальные запахи, и Обифримол замер, жадно вдыхая его. Он любил мяту. Нерольн поставил кружку на вытоптанную землю перед носом фольена и стал ждать. Обифримол взялся за ручку маленькой чёрной лапкой, понюхал чай, почти обезумев от глубины аромата, и жадно припал к краю кружки. Спустя несколько минут он выпил всё, жестоко опалив себе язык кипятком, но не жалея об этом ни секунды. Мята подействовала на него быстро и успокоительно. Когда приятное тепло растеклось по телу, Обифримол поджал под себя лапки и опустил веки. Костёр обдавал его жаром, сверху и снизу его окутывало какое-то плотное полотно, густо и душно пахнущее овцами, и не было в его жизни столь замечательного мгновения уже многие годы.
* * *
Простор синего, словно очень прозрачный сапфир, неба поглаживали желтовато-белые колоски ковыля. Обифримол смотрел на танец ветра в этих колосках, и ему казалось, что небо окутывает всё вокруг, обхватывает его и утягивает в какое-то очень далёкое пространство. Небо. Необъятное небо, небо, которое он успел забыть. Подняв голову, Обифримол огляделся по сторонам и только тогда вспомнил как он оказался на этом поле, укутанный в замечательную тёплую ткань. Солнце, пусть и было ярким, совершенно не грело, но Обифримолу всё равно было тепло в его собственной шерсти и под уютным одеялом.
— Доброе утро, парень, — произнёс знакомый мелодично-низкий голос, и Обифримол услышал, как на землю рухнула груда двор. От неожиданности он вздрогнул и подскочил, как самое настоящее животное, а потом обернулся.
В дневном свете Нерольн выглядел иначе и казался ещё выше, чем прежде. Синие глаза выглядели бледнее чем вечером, но отражали цвет неба, и холода в них было теперь меньше. Бледная кожа, загорелая на солнце, странно контрастировала с песочно-блондинистыми волосами и всем, песочно-зелёным, с голубыми деталями, нарядом эльфа. Он был в кольчуге поверх тонкой стёганой куртки, но выдавали её лишь рукава, поскольку бурая табарда, напоминающая очень длинную жилетку со стоячим воротничком, скрывала всё остальное и спадала ниже колен. Она была перехвачена двумя ремнями на талии, один из этих ремней скосился под весом длинного меча с красивым эфесом, висевшем у бедра Нерольна. Обифримол уставился на этот меч так, что чуть не ослеп от света солнца. Он никогда прежде не видел таких замечательных мечей. Мечи, которыми пользовались фольены, всегда были короткими и широкими, больше напоминающими кинжалы, а это был самый настоящий полуторный меч.
— Надеюсь, ты достаточно голоден, чтобы я мог приручить тебя, дав тебе еды. Тебя бы как следует вымыть и научить говорить, а то ведь ты совсем зверушка лесная. Не дело так, — заговорил Нерольн, явно не имея представления о том, сколько из этого может понять Обифримол.
— Голоден? – вдруг произнёс Обифримол. Нерольн замер, потом посмотрел на мальчика внимательно и с любопытством. Обифримол говорил прежде, он так много тренировался, когда беседовал со своей добычей, с прутиками и палками, найденными для костра, с небом… Говорил на том языке, который приходил ему на ум. Тот язык, на котором к нему обратился Нерольн с самой первой фразой, был ему совершенно не знаком, но всё, что звучало после этого было Обифримолу более или менее понятно.
— Да, ты голоден? – спросил Нерольн медленно.
— Раакауууу[1]! – радостно выдал Обифримол, глядя на него с нетерпением. Нерольн поднял бровь, явно не понимая, что он имеет в виду. Обифримол тогда перешёл на язык жестов, поскольку не мог вспомнить, как сказать, что он очень голоден. Он распахнул рот, показав свои длинные заострённые клыки, и ткнул туда пальцем так выразительно, что Нерольн сразу всё понял.
— Сейчас, каша ещё не готова, придётся подождать, — сказал он, указывая на костёр позади Обифримола, где в котелке булькала каша. Мальчик кивнул, а Нерольн принялся складывать в заплечный мешок свои вещи, собираясь в дорогу.
— Куда? – спросил Обифримол, с любопытством наблюдая за ним. Нерольн поднял взгляд, подумал, потом выпрямился и махнул рукой куда-то далеко, за равнину.
— Обратно в Эльвий, — сказал он и бросил мешок у костра. – А ты куда направляешься, зверёныш?
— Поте-ялся ши, — выдал Обифримол, картавя и с трудом выговаривая слова со своим шепелявым фольенским акцентом.
— И давно? – поинтересовался Нерольн. Обифримол, вдохновлённый его пониманием, стал объяснять:
— У-у-уа, много в-емени назад, две ваацить назад я в чшаать попал, случайно. Я не виноват. Мац и щац не виноват тоже, меня кто-то…
Он задумался, вспоминая подходящее слово на всеобщем языке.
— Дал, слал, ук… уклал! Меня кто-то уклал! – выдал он, наконец, подняв на эльфа свои сияющие глаза. Брови Нерольна были сдвинуты и между ними пролегла сосредоточенная складочка.
— Две чего назад? – уточнил он осторожно. – Вааци?
Обифримол энергично закивал.
— Ваацить! Две ваацить! – он показал эльфу два пальца на своих четырёхпалых чёрных лапках.
— Что такое «ваацить»? – спросил Нерольн. Уши Обифримола опустились.
— Это… это… когда снег! – выдал он, воздев лапки к небу.
— А, зима?
— Зима! – обрадовался Обифримол.
— Две зимы назад тебя украли и оставили где? – Нерольн собирал все кусочки его сбивчивой речи.
— Да! – выдал Обифримол, совершенно удовлетворённый тем, что ему удалось составить целый диалог с другим разумным существом.
— То есть ты у меня бездомный? – уточнил Нерольн и вздохнул. – Ну, что ж, до Эльвия можешь ко мне пристать, если будешь тихо себя вести.
Обифримол радостно закивал, и Нерольн положил в большую кружку несколько ложек овсяной каши на воде, куда добавил масло и изюм. Обифримол и прежде ел изюм, мама с папой покупали его в качестве лакомства иногда, когда он ещё жил с ними в далёких лесах. Теперь они были словно бы недосягаемы и вообще, тонули в тумане памяти, мальчик мог припомнить лишь только их лица и тёплые мамины объятья. Каша оказалась удивительно вкусной, и Обифримол прикончил её всю, прежде чем Нерольн успел снова спросить его:
— Так как же тебя зовут, леший?
Обифримол подумал, вспоминая, что значит слово «леший», но так и не припомнив ничего подходящего, ответил:
— Обиф-имол.
Буква «р» получилась очень неубедительная, и Нерольн моментально неверно повторил:
— Обифимол?
— Нет, Оби-фр-р-р-римол, — прорычал Обифримол, показав зубы, чтобы было нагляднее.
— А, Обифримол, замечательно, — Нерольн кивнул. – И сколько же тебе лет?
— Цаца зим, — сообщил Обифримол важно.
— Цаца? – переспросил Нерольн.
Обифримол показал ему все восемь своих пальцев, потом помедлил и показал ещё два.
— Десять? – уточнил Нерольн.
— Да! – Обифримол снова энергично закивал.
— Замечательно, — Нерольн встал и принялся тушить костёр. – На котелок, пойди, вымой его в ручейке у леса.
Обифримол оглянулся на деревья, потом улыбнулся эльфу и вприпрыжку побежал к опушке.
— Только не шуми! – предупредил его Нерольн негромко, и мальчик перешёл на обычный бег. Всё тело его, переутомлённое прошлым вечером, теперь нещадно ныло, но бежал он всё равно по привычке проворно, слегка склонившись над землёй и внимательно следя за происходящим. По пути к лесу он вспомнил, однако, что совсем недавно он лежал в двух шагах от деревьев, силясь укрыться от волчьих зубов в высокой траве, а потому замедлил шаг и огляделся в поисках этого места.
И тут он увидел волка. Серая шкура выглядывала из зарослей брусничника, побуревшая и оттого незаметная среди густых кустиков. Обифримол застыл и похолодел от ужаса, вперив взгляд в растрёпанную холку, а потом его зоркие, внимательные глаза уловили непривычный цвет на фоне волчьей шкуры – синее перо на кончике стрелы. Движения в лесу не было, это подсказывали и пушистые лисьи уши Обифримола, поставленные торчком и напряжённые до предела. Помедлив ещё немного, он опустил котелок, припал к земле и заскользил по направлению к лесу. Подобравшись поближе к своему заклятому врагу, он приподнял голову и снова прислушался. Волк не подавал признаков жизни. Тогда Обифримол отважился подняться и подойти к животному. Волк лежал, уткнувшись окровавленной мордой в мох, и ягоды брусники рдели над его тяжёлой, серебристой головой с упавшими ушами. Длинные задние лапы распластались в кустах, и Обифримол взглянул на стрелу. Она вонзилась наполовину точно под лопатку волка, между рёбер, так что погибнуть он должен был сразу же, как только стрела вошла в его тело. Судя по обугленной шерсти вокруг и древку стрелы, Обифримол догадался, что она была подожжена, когда Нерольн пустил её из своего лука прошлой ночью. Отсюда были искры и визг. Обифримол наклонился, взялся за стрелу и вытянул её из холодного тела волка. Пожелав трупу волка спокойного возвращения в дикие поля мира духов, мальчик повернул и зашагал обратно к костру, осматривая красивую длинную и увесистую стрелу с серебристым наконечником и потрёпанными синими перьями. Наконечник был узкий и почти с ладонь длиной, такой вполне мог пробить кольчугу. Стрела была совершенно точно боевая.
К костру Обифримол возвратился тихий, мрачный и почти взрослый. Он положил у погашенного костра чистый котелок и молча протянул Нерольну его стрелу.
— О, спасибо, я думал она вовсе сгорела, — отозвался эльф, как ни в чём не бывало, забрав её из лапок Обифримола и оглянувшись в поисках своего колчана.
— Ты убил? – спросил Обифримол так тихо и так серьёзно, что Нерольн обернулся к нему.
— Я. Он напал на тебя, и на меня тоже, — сказал эльф спокойным, уверенным и непроницаемым тоном. – Когда хотят отнять жизнь приходится её защищать.
— Спасибо, — выдал Обифримол и поднял на эльфа умные, понятливые глаза.
— А ты не просто дикий паренёк, — пробормотал Нерольн самому себе. – Ты мир чувствуешь…
Обифримол ничего не ответил, только взял свой мешок, сшитый из шкур, в котором он хранил все свои скудные пожитки, а Нерольн засыпал костёр дёрном и тоже вскинул на плечо мешок и лук.
— Ну, нам туда, — он указал длинной рукой вдоль по равнине. – Пошли. Пересечём Альвин немного южнее, где хорошие перекаты. А то застрянем на этой стороне равнины и пристрелят нас в ночи, если ветром не унесёт. Шагать далеко, перекусим в обед, а пока давай, вперёд.
Оправив на поясе свой длинный меч в ножнах, Нерольн поймал на себе восхищённый взгляд Обифримола, который уже успел забыть об убитом волке на опушке леса, сузил глаза и зашагал через ковыль куда-то на юг. Обифримол припустил семенить вслед за ним, мысленно пытаясь понять, зачем эльфам такие длинные мечи, когда короткие куда более удобны для использования. Трава была душистая и уже сухая, она шуршала, когда Обифримол пробирался сквозь неё, то и дело оглядываясь, чтобы убедиться, что он идёт в правильном направлении. Высота ковыля мешала его обзору, но потерять из виду длинную фигуру Нерольна было очень трудно. Обифримол пытался прикинуть насколько эльф его выше, в два или в три раза?
За время своих скитаний по лесам мальчик успел заметно вырасти, а так как в мире его сверстников мериться ростом считалось делом таким же привычным, как обсуждение погоды, ему нетерпелось похвастаться тем, как сильно он теперь опережал остальных. В глубине души Обифримол надеялся, что, оказавшись снова в обществе разумных существ, он сумеет встретиться со своими сверстниками и помериться ростом, однако, мечты его пришлось приберечь на попозже, поскольку тягаться ростом с Нерольном ему было очень трудно. Обифримол догадывался даже, что возможно, ему никогда в жизни не стать таким же высоким как Нерольн. По крайней мере, он никогда не видел таких высоких фольенов.
Спустя несколько часов ходьбы маленький фольен и безмерно высокий эльф оказались на крутом берегу реки, порожистой и быстрой здесь. Они шли вверх по течению ещё около четверти часа, а потом Нерольн спустился к самой воде и зашагал по камням бурного переката, местами перескакивая через особенно быстрые потоки. Обифримол последовал за ним отважно, но с осторожностью, зная, что там, где Нерольн может шагнуть, ему придётся прыгать. Они справились с этим делом в течение нескольких минут. Обифримол выбрался на другой берег совершенно мокрым и дрожащим, и Нерольн, сжалившись над ним, согласился остановиться пообедать и даже разжечь костёр, чтобы просушить шкурку юного фольена.
Обифримол радостно уселся у огня, распушил шерсть и стал греть свои босые мозолистые от долгой ходьбы босиком пятки. Нерольн извлёк из своего мешка кусок хлеба, завёрнутый в полотенце, и мешочек сушёного мяса, который он протянул мальчику. Обифримол, всё своё детство питавшийся мясом всех сортов и способов приготовления, пришёл в восторг от такого обеда. Нерольн отрезал ему ломоть белого хлеба, уже немного подсохшего, но всё ещё душистого.
— А здесь Эльвий? – спросил Обифримол, когда эльф протянул ему хлеб.
— Не-ет, — Нерольн улыбнулся. – Эльвий далеко. До вечера идти будем, переночуем в предгорьях. Потом пойдём дальше и только к завтрашнему вечеру дойдём до Эльвия.
— А-а-а, — протянул Обифримол разочаровано. – А мы то-опыгаемся?
— Полагаю, ты имел в виду торопимся, и да, мы в некоторой спешке. Если бы не ты, я шёл бы всю ночь напролёт и к утру добрался бы до Эльвия, но ничего особо не случится, если мы замедлимся, — отозвался Нерольн и с каким-то странным выражением лица глянул на свои высокие кожаные сапоги, от которых до сих пор пахло воском и свежей кожей. Сапоги были точно новые, ещё даже без складочек, и Обифримолу страшно захотелось потрогать их, этот символ цивилизации. Кто-то считает знаком цивилизованности осознанную речь или письменность, кто-то ограничивается разумным мышлением, а кто-то считает, что цивилизованный народ должен проживать оседло. Однако, у Обифримола были свои представления о цивилизации, и главным признаком цивилизованного мира он считал обувь. Ходить босиком он любил, любил, когда ничто не стискивало его лапки, но было что-то в обуви, чего не было у босых людей. Была возможности двигаться напролом, не глядя под ноги. Была возможность бежать сломя голову. Была возможность бесстрашно пинать предметы и людей. Была особенная привилегия и власть.
— Что ты здесь делаешь? – спросил вдруг Обифримол, подняв взгляд на узкое лицо своего нового друга и проводника.
— Я что делаю? – Нерольн собрался было обидеться, но передумал. – Часть моей работы секретна, однако основная её часть всё-таки, самая обычная информация. Я занимаюсь изучением местной системы власти. Ты навряд ли поймёшь меня, но, по сути, я пишу исследовательскую работу о феодализме и монархии в условиях этого феодализма. Эльвий – просто замечательное место для подобных исследований.
Обифримол выслушал это, широко раскрыв глаза, но понял действительно мало.
— Пишешь? – переспросил он с любопытством.
— Да, пишу. Почти как книгу, только короче, — пояснил Нерольн, рисуя в воздухе прямоугольник, а потом обозначая двумя пальцами то, что он полагал можно было перевести как «короче».
— Книга… — Обифримол никогда в жизни не видел книг. Если фольены его клана и пользовались письмом, они делали это на свёртках пергамента, бересте или даже просто на земле. Иногда они рисовали руны на земле вокруг стоянок, чтобы оградиться от злых духов и приманить добрые. Видя, что мальчик его не понимает, Нерольн взял мешок и извлёк из него свой ежедневник. Протянув его Обифримолу, он с улыбкой пояснил:
— Это мой дневник. Почти как книга или моя работа. Сюда я записываю всё, что узнаю нового.
— О-о! – протянул восхищённый Обифримол и раскрыл дневник, погладил хрупкую бумажную страницу. Мама когда-то давно пыталась втолковать ему как читать на всеобщем языке, но чтение требовало тренировки и усилий, поэтому Обифримол с трудом мог разобрать пару слов. Он полистал дневник. Записи в нём были сделаны на нескольких языках сразу, некоторые на незнакомом Обифримолу наречии, некоторые на всеобщем языке, а некоторые на каком-то другом, совсем странном. Удовлетворив своё любопытство, мальчик вернул дневник хозяину и вздохнул.
— Я тоже хочу записывать новое, что я узнать, — сообщил он деловито.
— Ну, тебе придётся научиться читать и писать, — сказал Нерольн. – Это каждый образованный человек должен уметь делать.
— Я не человек, — вдруг заявил Обифримол.
— Я знаю, я имел в виду, «образованное существо любой расы», просто так короче, — отозвался Нерольн.
— А-а…
— Читать и писать должен уметь каждый, а отсюда можно научиться чему угодно.
— П-авда?! – восхитился Обифримол.
— Правда, — подтвердил Нерольн. – Ну, как твоя шерсть?
Обифримол тряхнул своими лисьими ушами, потом потрогал лапкой растрёпанное плечо. Шерсть была ещё волглой, но это было уже лучше, чем совершенная сырость.
— Ур, — Обифримол важно кивнул.
— Да? «Ур» это да? – с любопытством спросил Нерольн. Обифримол снова энергично закивал.
— Она высохла? – уточнил Нерольн, щурясь. Мальчик непонимающе поглядел на него. – Сухая? Тёплая? Река мокрая, вода мокрая, трава – сухая.
— А-а, ур, сухая, — Обифримол надулся от гордости от мысли о том, что смог понять своего собеседника.
— Тогда пора отправляться дальше, — Нерольн поднялся с земли, зачем-то потёр острые коленки, потом накинул на плечи свой бурый плащ, затушил и засыпал костёр, и вскоре они уже снова шагали по травянистой равнине на юг.
Здесь, на восточной стороне реки в высоком ковыле была проложена неширокая тропа, лениво тянущаяся вдоль гладких, округлых и сероватых в это время года холмов предгорий. Справа, за волнами колышущегося ковыля на склонах холмов из земли восставали сизые и призрачные горы. Здесь они были ещё не очень высоки, но их каменистые вершины, уже покрытые снегом, издали походили на облака и поражали воображение своей таинственной прозрачностью. На небе не было ни облачка, но ветер задувал такой, что даже Обифримола, покрытого короткой, плотной и тёплой шерсткой, пробирал холод. Выбеленные солнцем волосы Нерольна трепались на этом ветру, развеваясь странными живописными локонами и к концу дня стали совершенно спутанными.
Дорога была долгая, даже для выносливого и жилистого от долгой жизни в лесу Обифримола. Они шли до самого заката, когда солнце, красное, как кровь, на миг зависло над тёмным горизонтом и ветер задул уже не игривый, а по-настоящему лютый. В воздухе вился пар от дыхания, Обифримол продрог, ноги его снова задеревенели, но он упорно шагал вслед за своим молчаливым покровителем. Нерольн не был слишком разговорчив в дороге, он больше внимательно следил за окружающим их ландшафтом своими большими, но сильно сощуренными льдистыми глазами, и постоянно прислушивался. Обифримол много спрашивал его, у него было слишком много вопросов теперь, когда он снова обрёл дар речи. Однако, по мере их продвижения вперёд, Нерольн становился всё молчаливее и молчаливее, а под конец дня и вовсе начал прихрамывать, что крайне озадачило Обифримола, считавшего, что если у тебя есть обувь, то у тебя нет совершенно никаких причин жаловаться на грубость дороги.
Когда мир совсем утонул в сумерках, и когда чуткие глаза Обифримола перестроились на ночной лад, Нерольн объявил, что пора сделать привал. В гуле ветра его пониженный голос звучал удивительно гармонично и певуче. Он указал Обифримолу на укромную ложбинку на склоне холма, образованную выступающим из него камнем, и юный фольен охотно нырнул в эти ложбинку, чтобы поскорее укрыться от ветра. Нерольн сбросил с плеча свой мешок, лук и колчан стрел, устроил всё это в глубине ложбинки, запретил своему найдёнышу трогать оружие, закутался в плащ и ушёл на поиски дров.
Обифримол затаился в чёрной тени укрытия и поднял к небу синие глаза. Звёзды загорались на индиговом небе россыпью сверкающего бисера, чистые, словно нарочно кем-то оттёртые. Обифримол внимательно прислушивался к голосу ветра. Он привык знать и чувствовать всё, что происходит вокруг него. Его чувства притуплял лишь звериный голод, вызванный целым днём длинного пути. От голода обострялись все тревоги и переживания юного фольена, и слушал он с удвоенным усердием, но не внимательно. Нерольн пропадал около получаса, но этого было достаточно, чтобы десятилетнему мальчику пришла в голову мысль побеспокоиться об исчезновении его единственного защитника. Когда его уши уловили едва слышный шелест одежды и тихое позвякивание кольчуги, волнение его было в своей наивысшей точке. Дрожа от холода и тревоги, Обифримол радостно вслушался и понял, кто к нему действительно приближается Нерольн. Вскоре его глаза различили белеющие в темноте волосы и лицо эльфа, и он радостно воскликнул:
— Уа-а-а!
Нерольн подошёл к нему, бросил в центре ложбинки охапку прутьев и опустил взгляд на фольена.
— Что такое?
— Я лад что ты ве-нулся! – объявил Обифримол счастливо. – Мне было оокау-у-у, вд-уг ты не ве-нёшься…
— Не нужно за меня беспокоиться, — отозвался Нерольн с усталой улыбкой, присел на корточки и достал из своего мешка котелок и чайник. – Посиди ещё минутку, я воды наберу. Сложи костёр, если умеешь.
Обифримол с радостью принялся выполнять его просьбу и ловко сложил веточки шалашиком, плотно-плотно, чтобы ветру трудно было задуть искры. Однако, прежде чем он успел выудить из своего мешка зажигательные камешки, Нерольн вернулся на стоянку, поставил котелок и чайник полные холодной речной воды и одним движение руки зажёг огонь. От удивления Обифримол даже подскочил, потом отпрянул, покосился на огонь и уставился на Нерольна огромными, круглыми глазами.
— Шааффа-а[1]… — протянул он с таким суеверным страхом в голосе, что Нерольн заулыбался.
— Не бойся, я ничего страшного не сделал, я просто зажёг костёр. Это очень легко. Вот так, — он снова присел, чтобы быть поближе ростом к мальчику, взял прутик, провёл над ним рукой, и кончик прутика затлел и тут же погас на ветру. Глаза Нерольна, бледно-голубые, как зимнее небо, светились в темноте, и в них не было блеска костра, что ещё сильнее смутило Обифримола, и говорить он словно бы разучился.
— Не страшно, — повторил Нерольн и принялся поудобнее обустраивать шалашик. Обифримол трясущейся лапкой показал на собственные глаза, всё ещё круглые, как плошки.
— А-а, глаза… да, глаза светятся, — сказал Нерольн, улыбаясь с такой добротой, на какую только было способно его всегда серьёзное, вытянутое лицо. – Они всегда светятся, когда я на самом деле чувствую связь с Голтэ Эверэ. Я ведь… понимаешь, я мало магии могу делать. Не знаю, говорят, это от веры зависит, но я не совсем это понимаю. Есть у меня друг… Вот он умеет магию творить такую, что смотреть только разинув рот можно. Но он ею не разбрасывается и использует редко, зато для важных дел. Однако он… особенная душа.
Его голос, низкий, но мелодичный, смог немного успокоить страх Обифримола, он опустил шерсть, поднявшуюся было на загривке, уселся поудобнее, и выжидательно посмотрел на своего спутника. Всё, что он знал о магии, были поверья и легенды, которые рассказывали детям по вечерам перед сном. Магия эта всегда была и плохой, и хорошей, в ней всегда были две стороны, однако в сказках различить их бывало трудно. А потому, натренированный подобными сказаниями, Обифримол пришёл в крайнее возбуждение, когда перед ним возникла возможность самостоятельно отличить хорошую магию от плохой.
— Я могу зажечь костёр, — продолжал Нерольн, демонстративно указав на разгорающееся пламя. – Иногда я могу удержать пожар от распространения, если он небольшой. Иногда, я могу заподозрить присутствие Хекерэ, иногда даже помочь его одолеть, но только когда рядом есть кто-нибудь достаточно сильный… В общем, я не слишком способный маг.
Он пожал плечами и подложил ещё пару тонких поленьев в огонь.
— Что Хеке-э? – спросил Обифримол очень тихо.
— Не что, а кто. Хекерэ… он как бы, худший в мире, — Нерольн задумчиво поднял взгляд к небу. – Я, видишь ли, по собственной инициативе мало интересовался подобными вопросами, только то, что втолковали мне родители, пока я был юн, знаю. Хекерэ заманил в ловушку некоторых эльфов Орлинда и отобрал у них крылья. Потом он украл множество людей и долго пытал их ради удовольствия. Потом он пытался убить всех бескрылых эльфов, которым удалось сбежать, потом… это долгая история. Плохой он, вот всё, что тебе сейчас нужно знать.
Обифримол смотрел на него серьёзно.
— Мукхата, — заявил он важно. – Злой дух, большой дух, плохой, у-у-у.
— Мукхата? – переспросил Нерольн. Обифримол кивнул, потом раскрыл рот и произнёс, плотно прижимая язык к нёбу и ударяя на «кх»:
— Мукха-а-ата.
Нерольн неуклюже повторил, вздохнул и поставил котелок у огня.
— Я не Мукхата и ему не служу, — сказал он, чтобы окончательно успокоить фольена. – Если я и на чьей-то стороне, то скорее на стороне Голтэ Эверэ.
Обифримол радостно поглядел на него. Вот он и ответил ему на вопрос сам! Удовлетворённый этим объяснением, Обифримол сразу обмяк и расслабился, подобрался поближе к тёплому костру и распушил шерсть. Нерольн подтащил поближе к себе свой мешок, снял портупею и положил меч подле, а потом расстегнул ремешки на своих восхитительных сапогах и стянул их с ног. Внимательно изучив ботинок, постучав им по земле и недовольно качнув головой, эльф поставил сапоги у огня сушиться, а потом размотал обтягивавшие его голени обмотки и стянул с ног серые, покрытые бурыми пятнами плотные носки. Ступни его, узкие и длинные, такие же вытянутые и сильные, как и всё его рослое тело, представляли собой плачевное зрелище. В ту минуту, когда Нерольн бросил в траву окровавленные носки и принялся обмывать пятки подогретой водой из котелка, завеса восторга и страха перед ним спала с глаз Обифримола.
Об эльфах он знал из тех же источников, что и о магии. Так же он знал, что его фольенский клан по временам торговал с эльфами. Эльфы привозили сладости и тонкую кожу, крашеную шерсть на плащи и рубашки, иногда оружие и доспехи. Однако, они так же привозили странные напитки, которые Обифримолу никогда пробовать не позволялось, но он знал, что все взрослые их очень любят. Их никогда не наливали, пока за костром были дети, а после их употребления в клане всегда звучали песни. Эльфы были связаны в разуме Обифримола далеко не только с торговлей. Они были так же частыми участниками историй и легенд, которые он слушал, когда жил в своей семье. Эльфы были волшебны, они могли бежать дни напролёт, не есть месяцами, ходить бесшумно и не оставлять следов, а некоторые даже умели летать.
Нерольн же, пусть сначала и вселил в маленького Обифримола ощущение восхищения божеством благодаря своей выразительной внешности и владению магией, оказался просто живым существом. Он мог устать, проголодаться и стереть ноги в новых сапогах. Высокий, как в легенде, волшебный, как в легенде, но теперь досягаемый, как в жизни.
Нерольн бережно перевязал свои многострадальные пятки чистыми бинтами, которые он достал из мешка, а потом принялся за приготовление ужина как ни в чём ни бывало. Обифримол наблюдал за ним в молчании, боясь задавать какие-либо вопросы. Потом, однако, терпение его иссякло, и он спросил:
— А что у нас во ужин?
— Не «во», а «на», — поправил Нерольн. – Что на ужин. Суп с кроликом.
— О-о! – восхитился Обифримол. – А я люблю кролика. Он нежный и не душной совсем. Звери, что едят траву, иногда воняют, пахнут, а кролики нет. Странно, что лисы и волки, то есть хижники, не душные.
— Хищники, — снова поправил Нерольн.
— Может, потому что внут-и них плоть не гниёт… — задумчиво пробормотал Обифримол. Он поднял глаза и увидел гримасу Нерольна, явно выражавшую отвращение.
— Обычно, мой мальчик, когда готовят еду или едят её, о подобных вещах не говорят, — заметил эльф негромко, прохладным тоном. Обифримол страшно смутился.
— Извини! Я не знал! – испуганно вскричал он.
— Не ори, — одёрнул его Нерольн. – Я знаю, поэтому и сказал тебе.
— А-а, — Обифримол низко склонил голову. Он немного помолчал, а потом поинтересовался:
— А что мы будем делать в…
Он никак не мог вспомнить то название, которое произносил Нерольн, но эльф и без того понял его вопрос.
— Первым делом я хочу от тебя избавиться, – откровенно заявил он, нисколько не скрывая своей неприязни к найдёнышу. Обифримол снова изумлённо уставился на него.
— Что значит «избавиться»? – спросил он с мольбой и испугом в голосе. Нерольн должен был почувствовать, что он спрашивает не значение слова.
— Я имел в виду, что я отдам тебя в приют, где о тебе смогут позаботиться лучше, чем я, — объяснил Нерольн, и кончики его ушей покраснели и несколько опустились. Обифримол задрожал от отчаяния.
— Но кто там живёт? В п-июте? Кто обо мне позаботится? – испуганно спросил он.
— Там живут другие дети, такие же, как ты. И о них заботятся взрослые, — объяснил Нерольн.
— Какие вз-ослые?
— Самые обычные. Ты – ребёнок, а я взрослый, — продолжал Нерольн.
— М-м, — протянул Обифримол. – Но я не хочу никаких д-угих вз-ослых. Ты самый лучший.
Нерольн вдруг тепло улыбнулся, пусть в его глазах ещё оставалась тень стыда.
— Малыш, я не могу дать тебе того, чего ты ищешь, — сказал он. – Я один, я брожу по степям, живу у брата, пробираюсь во вражьи лагеря, болтаюсь по людскому городу, тебе незачем оставаться со мной.
— Но ты мне н-авишься, — заметил Обифримол. – Ты эльф! А ещё ты вкусно готовишь!
— Нет, малыш, я не могу оставить тебя у себя, — отозвался Нерольн. – Не могу.
— Но, Не-ольн… — всхлипнул Обифримол. – Я боюсь… там будут чужие вз-ослые! А я не хочу никого, к-оме тебя!
Язык вдруг пробудился в нём, и даже его корявый акцент вдруг ослаб, словно эмоции высвободили его речь. Несмотря на то, что в порыве чувств он вовсе переставал произносить своё горловое «р», Нерольн понял всё. Поджав к груди коленки и уткнувшись в них мордочкой, Обифримол тихо заплакал. Негромко вздохнув, эльф принялся помешивать суп в котелке. Они просидели так довольно долго, и Обифримол, ожидавший, что его накажут за слёзы, как иногда делал отец, тренируя его выносливость и самоконтроль, понемногу затих. Он сидел теперь, весь сжавшись, маленький, грязный и лохматый, и смотрел в огонь. Наконец, Нерольн налил полную чашку супа и протянул её фольену.
— Не б-осай меня, — сказал Обифримол глухо и печально. – Меня и так все б-осили, весь мир!..
Нерольн ничего не ответил, дождался, чтобы мальчик поудобней схватил чашку, а потом уселся на земле на другой стороне костра и тоже принялся за еду. Будь Обифримол чуть менее голоден, от еды он скорее всего отказался бы, поскольку обида всё ещё сжимала его горло и горьким комком сидела в груди, но голод был всё-таки силён. Несмотря на то, что настроение юного фольена могло меняться стремительно и выражаться бурно, обида всегда забиралась глубоко в его сердце, и держал он её долго, пока не вытягивал на свет настоящее прощение.
Они ели молча. Нерольн смотрел в огонь сужеными глазами, но взгляд его был устремлён куда-то дальше, чем пламя. Обифримол же сидел к огню боком, грелся и вообще никуда не хотел смотреть. Покончив с ужином, он поставил чашку на землю и обнял коленки руками. Вскоре Нерольн забрал его чашку, положил её в пустой грязный котелок и явно решил оставить на завтра.
— Можешь поспать, если тебе надо, я буду следить, чтобы никто на нас не прыгнул ночью, — сказал эльф, подтягивая повязки на пятках. – Костёр разворошить придётся.
Обифримол ничего не ответил, только вытащил из своего мешка матрасик из шкур, который он сшил с помощью жил. Разложив его на земле, мальчик свернулся в калачик, закутался в мех и уставился в черноту ночи. Дул ветер, пронзительный свистун, трепал ковыль и завывал в высоте. Звёзды несколько померкли, к горизонту, с юга, потянулись пушистые тёмные облака, и заволокли небо. «Таттарацщ[2],» — подумал Обифримол и получше закутался в мех.
* * *
Дождь был отвратителен. Когда Обифримол проснулся поутру, в сером свете осеннего рассвета, он лишь начинал моросить. Нерольн растряс своего найдёныша и лаконично сообщил ему, что пора завтракать и отправляться в путь. Обифримол выбрался из волглого меха, встряхнул матрасик и повесил его на палку перед костром, немножко просохнуть, но тут дождь посыпал сильнее, и фольен предпочёл спрятать все свои пожитки в непромокаемый кожаный мешок. Однако, хуже всего в дожде была мокрая шерсть. Мокрая шерсть была главным страхом и главной причиной раздражения для любого фольена, и Обифримол прямо с утра ощетинился. Однако, Нерольн явно был не в духе разговаривать, дождь похоже его тоже не радовал, и утро прошло без лишних резкостей.
Обифримол никогда не отправлялся в путь в дождь, только если его вынуждали обстоятельства. В дождь всегда было безопаснее и приятнее сидеть у горячего костра и пить тёплую воду, а не бродить и мокнуть в тёмном, беспощадном лесу. Однако, сегодня выбора у него не было, и ему пришлось семенить дальше вслед за Нерольном по размытой и скользкой дороге, под потоками безжалостно хлещущего дождя. Обифримол не жаловался, но очень скоро шерсть его промокла совершенно, он перестал даже встряхиваться и теперь лишь мелко дрожал, ковыляя через грязь. После обеда, на который Нерольн не стал разжигать костёр, эльф сжалился над мальчиком и отдал ему одну из своих длинных рубах, которая осталась сухой в его сумке. Завязав подол узлом и закатав рукава, Нерольн помог Обифримолу укутаться в ткань, и вскоре мальчик почувствовал себя куда более согретым.
К вечеру погода только ухудшилась. Утренняя волглая морось перешла в самый настоящий ливень, какие бывают только в октябре – потоки воды обрушивались с неба безостановочно то с одной, то, с другой стороны, в зависимости от того куда дул хлещущий ветер. Нерольн тоже промок, одежда облепила его гибкое, длинное тело, и волосы потемнели от воды. Лапки Обифримола до жути замёрзли, утренний иней говорил, что ночью был мороз, а днём не стало теплее. Наконец, впереди, за завесой дождя, возникли жёлтые блики огней. Обифримол, мало говоривший в тот день, пришёл в возбуждение и одновременно ужас. Расставание ждало его там, за дождём, а позади лежала избиваемая диким ветром свободная равнина.
Убежать. Прямо сейчас и прямо здесь, повернуться и скрыться в дожде, найти укромное место, переждать и вернуться в леса.
Но куда в леса… Обифримол вздохнул и зашагал за Нерольном вниз по склону. Впереди лежала цивилизация. Цивилизация, где все носили обувь, куда мальчик стремился вот уже два года. Крепостные стены города возвышались над круто изгибающейся рекой и маячили огоньками в смотровых башнях. Над башнями бились мокрые цветные флаги, почти чёрные в густых осенних сумерках. Издали крепость походила на большую игрушку, так весело горели в ней огни и так хорошо она расстилалась у подножия холмов. С одной стороны над городом восставали могучие отроги гор, защищая его не хуже любой стены. С другой бежала бурная и полноводная река, а за ней лежала потонувшая в дождливой мгле необъятная равнина.
Нерольн провёл своего найдёныша вниз по теперь уже совершенно раскисшей дороге, здесь достаточно широкой, чтобы могли разъехаться две телеги. Дорога упиралась в главную дорогу Эльвия, которая тянулась через мост на равнину и служила главной артерией города. Главные ворота были открыты, сквозь них катились лишь несколько телег, все внутрь города. Никому не было нужды выбираться из безопасных стен на равнину в такую погоду. У ворот стояли мокрые стражники в блестящих доспехах. Обифримол в немом восторге разглядывал текущих мимо людей и прислушивался к звукам знакомого ему всеобщего языка.
Узкие улицы тонули в холодной грязи и лужах, с крыш текли потоки воды, и злой от сырости и холода народ спешил по своим делам. Вся эта картина не слишком вдохновила продрогшего Обифримола, и он испуганно ухватился за полу рубахи Нерольна. Этот маленький фольен, который не побоялся бы тёмной ночи в лесу или перспективы голыми руками подраться не на жизнь, а на смерть с дикой собакой, был в ужасе от вида озлобленных людей и городского гула. Они шли не очень долго, но этого было достаточно, чтобы мальчик составил самое мрачное представление об этом тёмном и сыром городе, где пахло помоями вперемешку с ужином, людьми, лошадьми, глиной и мокрым камнем.
Наконец, Нерольн вышел на улицу пошире и свернул на небольшую лесенку, что вела в один из приземистых домов, сложенных из светлого камня. Обифримол вслед за ним вошёл сквозь широкую дубовую дверь в низкую, слабо освещённую комнату. От предчувствия расставания и горя, мальчик весь сжался, сцепил коготки на подоле Нерольна и задрожал всем телом сам не зная почему. Вода текла с него ручьём на голый деревянный пол. Здесь не было ни коврика, ни подставки под обувь. Вдоль стен теснились шкафы и стеллажи со старыми, толстыми, пыльными книгами. В углу приютилась маленькая железная печка, от которой жарко пахло теплом. Несколько закрытых дверей и одна лестница вели из комнаты, а напротив входа, за высоким бюро, сидел человек в берете с пером и что-то увлечённо писал. Перед ним на столе горела одинокая масляная лампа, и её вялый свет ползал по волглым стенам. Обифримол удивлённо разглядывал странный головной убор этого человека и его золотистые кудри, спадавшие на красную подбитую мехом куртку. Порывы тепла от печки заставили мальчика немного расслабиться, и он распушил совершенно мокрую шерсть.
Человек поднял голову и смерил взглядом фигуру Нерольна, который стоял, наклонившись вперёд, поскольку потолок здесь был слишком низок для него.
— Добрый вечер, чем могу помочь? – осведомился человек, качнув пером и отложив работу.
— Приветствую, — ответил Нерольн, сделал несколько шагов по комнате и осторожно опустился на табурет, стоявший подле бюро, поскольку стоять ему было совершенно неудобно. – Вы ведь владелец приюта, правильно я понял?
— А-а, вы за этим, да, я, — сказал человек в берете и протянул через бюро широкую, но ухоженную руку низкого аристократа. – Я Гвэндри, буду рад вам помочь.
Нерольн презрительно посмотрел на его ладонь, потом слегка кивнул головой, но рукопожатием не ответил. Гвэндри, нисколько не смущаясь, убрал руку и продолжил:
— Имя?
— Чье?
— Ваше.
— Лорд Нерольн Эйнанроэ, — Нерольн смотрел на него в упор, не сводя глаз, но Гвэндри лишь приподнял брови, услышав его имя.
— Вы из Орлинда?
Нерольн кивнул.
— И какое же у Вас дело к нашему приюту? – спросил Гвэндри, опустив перо.
— Я нашёл в лесах на севере мальчика, фольена. За ним нужен уход, пока не найдутся его законные родители, если они вообще существуют, — произнёс Нерольн негромко, но отчётливо. Его голос, даже такой тихий, гулко звучал в этой широкой, но низкой комнате. Гвэндри приподнялся с места и выглянул из-за бюро, чтобы посмотреть на своего возможного подопечного. Обифримол поднял на него глаза. Он всё ещё стоял, сжимая в лапках подол Нерольна, маленький, испуганный и мокрый до нитки, в спадавшей до пола грязной рубахе.
— И как тебя звать? – осведомился Гвэндри.
— Обиф-имол, — прошептал Обифримол.
— Обифол? – удивился Гвэндри. – Ладно, фольен значит… Мы стараемся не брать детей сейчас, время военное, у нас и так забиты все комнаты, но его возьмём. Нам нужны рабочие руки.
Нерольн насторожился, снова вперил в него свой пристальный взгляд. Человек в берете не предал этому никакого значения, только снова окунул перо в чернильницу. Тут одна из дверей, ведущих куда-то вглубь дома, распахнулась и оттуда вышла девочка в длинном истрёпанном сером платьице, перепачканном чепчике, и с корзинкой в руках.
— Мастер Гвэндри, мы перебрали всё зерно и даже рассортировали его, хотя вы не просили нас этого делать… Можно нам ещё по кусочку хлеба с маслом?.. – произнесла она чуть слышно, в ужасе косясь то на Нерольна, то на Гвэндри, то на маленького лохматого Обифримола.
— Я не просил вас, и не нужно было делать, шалопайки! Кажется, я говорил вам не входить сюда, если у меня посетители! – внезапно взорвался человек в берете, до смерти напугав и девочку, и Обифримола, который плотно прижался к ноге своего спасителя и ещё пуще задрожал. Девочка же отшатнулась обратно к двери, откуда раздались испуганные взвизги других детей. Помедлив секунду, она шмыгнула за дверь и захлопнула её. Внезапно большая рука Нерольна легла на плечико Обифримола, и сильные пальца ободрительно сжали его.
— Вот ведь идиоты, лезут куда не надо, — Гвэндри потёр переносицу, как делают только утомлённые люди с головной болью. – Простите, во имя богов, что у нас тут.. ах да, Обифол… Вот, держи, это тебе, пойдёшь вон в ту дверь, получишь себе куртку и постельное бельё на следующие три месяца. А это вам, распишитесь, что именно вы доставили ребёнка.
Он протянул одну бумажку Обифримолу, а другую положил на бюро перед Нерольном и придвинул к нему чернильницу с пером. Обифримол ещё плотнее прильнул к ноге эльфа и плотно зажмурился, надеясь, что, если закрыть глаза, весь этот ужас просто пропадёт.
— Не мешкай у меня! Иди и бери! – вскипел Гвэндри, и лицо его по-настоящему раскраснелось.
— Не спешите, — произнёс вдруг Нерольн и отодвинул бумагу от себя. – Боюсь, я не смогу оставить ребёнка в таких условиях. Я посмотрю в каком-нибудь другом месте.
— Других нет! – огрызнулся Гвэндри. – Позакрывали всё из-за войны.
Рука Нерольна снова пожала плечо Обифримола, и эльф встал с табурета, сделавшись снова безумно высоким. Гвэндри, осаженный тем, что его клиент на самом деле гораздо крупнее его самого и что он угрожающе навис теперь над бюро, затих.
— Спасибо, — Нерольн слегка кивнул. – Но я не отдам человека туда, где с ним будут обращаться таким образом. Даже если это дикий маленький фольен. Даже если я знаком с ним какие-то два дня. Всего хорошего.
— Но… но! – Гвэндри тоже вскочил на ноги, но его это ни на чих не сделало выше. Нерольн повернул Обифримола рукой и подтолкнул к дверям.
Человек в берете проводил их до самых дверей, потом они спустились с крыльца, Нерольн взял найдёныша за руку и уверенно зашагал по улице обратно в сторону городских стен. Хромота его куда-то пропала, он вскинул голову и шёл так, пока не скрылся из вида приюта. Тут его остановил Обифримол, замерший на месте от наконец посетившего его осознания.
— Ты не б-осишь меня?.. – выдохнул он, потянув Нерольна за палец и заставив его остановиться тоже. – Ты…
— Эх, — Нерольн вздохнул. – Беда ты мне на голову… Попытаемся найти твоих родителей или родственников каких-нибудь. А не найдём, я отвезу тебя с собой в Орлинд, там точно куда-нибудь тебя пристроим.
— Не-ольн! – почти взвизгнул Обифримол и порывисто обнял его за ноги. – Ты самый лучший! Я же гово-ил!..
— Ну-ну, — Нерольн потрепал его по ушам. – Пошли тогда, приютимся у моего брата, он здесь живёт.
— Уа-а-а! – выдал Обифримол, позабыв о дожде и о голоде. Он поскакал вприпрыжку, держась за указательный палец Нерольна, и смех разбирал его на каждый шаг.
[1] Магия
[2] Будет дождь
[1] «Очень голоден» — в фольенском языке степень желания выражается за счёт прибавления «ууу» в конце слова, чем длиннее этот звук, тем сильнее желание. Письменность фольенов очень ограничена, они предпочитают изъясняться устно, а потому на письме этот нюанс учесть бывает трудно.